Карасев В.С., Рыбаков С.С.

Рогачевский узел

 

Забытый полк

В оккупации  местные  жители  натерпелись, узнали все прелести немецкого порядка
(а ведь некоторые рассчитывали на легкую жизнь без советской власти).

Ю. В. Колосков так вспоминает день 26 ноября 1941 г. «Со стороны Покровского
и Нечаево отступали наши бойцы, группами и по одиночке. Потом среди сельчан прошла молва: «Немцы идут!» Они двигались группами к Богданову, и люди стали прятаться
по землянкам. Оккупанты, чувствуя себя хозяевами, стали резать скот и птицу. Немцы, заглядывая в землянки, искали советских солдат и приказывали покинуть убежище. Когда семья возвращалась по улице домой, мы стали свидетелями  мерзкой  сцены. Одна
из наших соседок, у которой трое сыновей были в Красной Армии, низко кланялась врагам и радостно причитала: «Освободители пришли». Для нас, молодого поколения, воспитанного на любви к советской Родине, такое было непонятно».

Оказавшись в полосе боевых действий, мирные граждане становились заложниками войны. Находясь на грани жизни и смерти, люди обязаны были выживать в сложившейся ситуации. Многие ютились в землянках. В лучшем случае хозяев оставляли в доме,
в самом маленьком помещении. При этом ими пользовались как прислугой.

Старосты по приказу оккупантов переписывали все население, весь скот, давали наряды на работы. Часто под угрозой избиения и расстрела приходилось работать и по ночам.

Тот же Ю. В. Колосков рассказывает: «В Покровском нас заставили разгружать грузовик с боеприпасами. Тяжелые зеленые ящики с гранатами и зарядами к снарядам складывали в школе. Работу контролировал часовой, зорко следивший за пацанами. После разгрузки часовой закурил. Я набрался смелости и попросил у немца сигарету. Немец левой рукой достал курево, но когда я потянулся к сигаретам, то получил сильный удар в грудь. Упал на спину. Лежу в сугробе и вижу довольную морду фашиста...».

Этот эпизод наглядно показывает отношение захватчиков к местному населению, но выглядит достаточно безобидным по сравнению с тем, что произошло в самом Рогачеве. Там такое же участие молодежи на погрузочно-разгрузочных работах в аптеке закончилось трагедией. В аптеке возник пожар и в нем обвинили ребят. Всех их, в том числе и не участвовавших в разгрузке, немцы расстреляли.

Издевательств и унижений женщины переносили больше, чем мужчины. Их заставляли мыть полы, стирать белье, таскать дрова и воду. Мужчин гоняли на рытье окопов и могил для убитых немцев.

Передовые  отряды  оккупантов, не  имея своего продовольствия, первым делом грабили съестное. Замерзая в своем летнем обмундировании, фашистские мародеры стаскивали с жителей теплые  вещи:  полушубки, валенки, шапки, не брезговали женскими кофтами.

После пережитых дней оккупации людей навсегда запомнили радость прихода советских войск. Но А. С. Козловой (Долговой) освобождение запомнилось не только этим. Эпизод, свидетелем которого она стала, произошел уже после бегства немцев, однако он тесно связан с событиями ноября, которые до сих пор покрыты тайной.

Нашей свидетельнице сейчас более 90 лет, из них 52 года она проработала киномехаником. Анна Степановна была среди тех жителей Рогачева, которые перед началом боевых действий решили покинуть село. Они искали пристанища у родственников в соседних деревнях. А. С. Долгова вместе с матерью и остальными детьми утром
26 ноября пошла в д. Телешево. Вечером небо осветилось, все вышли на улицу и увидели грандиозный пожар. Горел центр Рогачева: именно там, всего в какой-то сотне метров от храма, стоял их дом.

Утром появились первые немцы. Как теперь известно, их передовые части проскочили Телешово еще накануне днем, но в тот момент наша свидетельница находилась еще в пути. Только утром она увидела на улице три машины под тентами. Но разглядывать оккупантов было некогда. Мысль о том, что случилось с их домом, не давала  покоя, поэтому, отпросившись у матери, она пошла обратно в село.

«Вначале все шло гладко, миновала первую деревеньку, а впереди — Алешино. Около деревни немецкий часовой. Двигаюсь вперед. Отчаянная была. Немец остановился на тропе и ожидает моего подхода. Думаю, проскочу. Движение замедлила, но расстояние сокращалось, немец явно ждал меня. Подхожу, а самой страшно: что же будет? По часовому видно, что промерз вояка. Тоненькая шинель и сапоги, пилотка на ушах. Вижу, взгляд немца остановился на моих ногах. От длительного пути мне было тепло, и выглядела я полной противоположностью оккупанту.

В это время немец оскалился и стал тыкать пальцем в валенки, как бы  требуя: «Снимай!». Вот,  думаю, какой гад. А как же я пойду? Немец принялся орать и уже начал снимать с плеча карабин. Делать нечего, стянула один валенок. Он набросился на теплую обувь, как зверь, но здесь у него вышла «осечка». Сижу в снегу, стаскивая второй валенок, а сама наблюдаю, как этот верзила пытается втиснуть ногу в мой валенок. Немец остервенело продолжает попытку, но валенок явно ему мал. Он в гневе сыплет проклятия, а на моем лице появилась усмешка. Думаю, какое счастье, валенки останутся при мне. Мародер, заметивший мое выражение лица, сразу перекосился от злости. Бросив валенок, он стукнул кулачищем мне по носу. Сначала я оцепенела от страха, но потом схватила валенок и, утирая кровь, бросилась бежать.

Бегу с валенком в руке, а сама думаю: «Щас стрельнет, щас стрельнет…» Душа сжалась, сердце в пятки ушло.
Не помню, сколько бежала. Сил больше не было. Валенки надела и кое-как добрела до родного села.

А в Рогачево немцы везде. Дошла до дома, а там полно оккупантов. Где укрыться? Пошла к храму, подвал под ним большой. Спустилась и увидела, что там места почти не осталось: подвал полон жителей, только на входе кто-то оставил санки. Присела от усталости и незаметно заснула».

В тот день она могла погибнуть. Однако слезы наворачиваются у нее на глаза совершенно по другому поводу, когда старушка начинает вспоминать один из первых дней после освобождения.

 «Наше село сильно пострадало от бомбежек и артобстрелов. Люди вышли из убежищ, и на пороге суровой зимы налаживали жизнь. Самым большим испытанием для народа стало отсутствие еды. В селе было голодно, и люди ходили по деревням, пытались менять вещи на продукты. Наша местная власть — председатель колхоза — мобилизовала молодежь и стариков на работу. Для того, чтобы избежать эпидемий и болезней, предстояло захоронить погибших. Наряд на работу получили и мы: Анна Долгова и старик Гудков. Восточнее Василево мы собирали убитых советских воинов.

Местом их захоронения выбрали сгоревший крайний дом. Большой подпол от пожарища был очищен, и в него складывали трупы красноармейцев. Колхоз выделил нам лошаденку, запряженную в сани. Помню, что работали несколько дней и сильно уставали. К востоку от Василево было  мелколесье, все перепаханное  воронками
и усеянное запорошенными снегом трупами. Трудно мне было не столько физически, сколько морально. Такая тяжесть на душе была — насмотрелась на всю оставшуюся жизнь. Так много погибших, молодых и зрелых  людей!  Даже сейчас, спустя столько лет, слезы сами наворачиваются.

Где-то на третий день, к сумеркам, мы разгрузили очередной мертвый груз и сложили погибших в яму. Присев
на сани, мой напарник Гудков закурил. Я тоже присела.
Вдруг со стороны монастыря, от Прожектора, на дороге показалась машина. Армейский командирский «бобик» приближался к Василеву.

Поравнявшись с нами, машина остановилась и из нее вышли двое: командир и шофер-красноармеец. Офицер подошел к нам и внимательно посмотрев на нас тихо спросил: «Работаете?».

Мы также тихо ответили: «Работаем». Судя по возрасту и «шпалам» в петлицах, офицер был из старших. Он несколько раз обошел открытую могилу, в которой находилось уже больше сотни замороженных трупов, потом остановился и долго смотрел на погибших красноармейцев. Наблюдая со стороны за этим человеком, я ощутила тревогу. Видно было, что офицер испытывает душевную боль.Он сутулился и нервно сжимал кулаки, на его лице замерло отчаянье. Поборов свою подавленность, он более твердым голосом стал нас расспрашивать: что необычное мы находили или, может быть, видели? Наконец он задал последний вопрос: «Мы ищем знамя полка, вы не находили его на поле боя?».

Мы переглянулись, как бы спрашивая друг у друга о находках, но вспомнить что-то особенное не могли.

Офицер потоптался еще на месте, развернулся и медленно побрел к машине. А в это время у меня в памяти, словно кадры кинофильма, проносились лица погибших. Еще в первый день мне запомнилась убитая девушка
с толстой русой косой. Я так сожалела о ее гибели! Но там было и еще что-то, оставившее зацепку в памяти.
Я окликнула уходящего офицера и рассказала, что когда в могилу мы опустили погибшую девушку-бойца, мне показалось, что из-под воротника застегнутого полушубка выглядывала красная материя.

 Это очень заинтересовало командира, и спустившись в могилу они с шофером стали перекладывать трупы. Мои догадки так воодушевили военных, что к поиску неизвестной они приступили с большим рвением. Стоя на краю могилы и помня приблизительно место, я руководила поиском. Прошло около получаса, и военные добрались до девушки. Почти стемнело, но та сцена мне запомнилась навсегда. Офицер, расстегнув на погибшей полушубок, обнаружил Красное знамя. Все это происходило в гробовой тишине. Далее, склонившись над трупом, он стал что-то шептать. Выбравшись из могилы со знаменем в руках, он сказал, что благодарил погибшую за подвиг, дал клятву мстить.

Теперь перед нами стоял совсем другой человек, воспрянувший духом. Он улыбался, расцеловал меня и спросил наши фамилии. Обещал наградить нас за спасение знамени полка.

Мы тогда многого не понимали, но гордость переполняла нас. Фамилии героини, сохранившей знамя полка,
мы тогда не узнали, как и имен других бойцов и командиров, погибших под Василево».

Никаких наград и благодарностей А. С. Долгова не получила. Возможно, командование даже не узнало
о временной утрате знамени полка, а представление кого-то к награде за его находку могло вызвать совсем
не нужный офицеру интерес и дать повод для расследования.

Остается выяснить, кому это знамя могло принадлежать. В списках потерь соединений и частей группы Хетагурова за дни боев у Рогачево нет ни одной женщины. Но сейчас на памятной плите захоронения можно найти имена: Маркова Зоя Ивановна (1923 г.р.), погибшая 28.11.1941 г., и Ткачева Зоя Федоровна (1920 г.р.), погибшая 27.11.1941 г. Они служили совсем в другой части.

17 октября 1941 г. в  соответствии  с приказом НКВД СССР от 16 октября 1941 г. начальник УНКВД по г. Москве
и Московской области приказал сформировать истребительный мотострел­ковый Московский полк с подчинением УНКВД по г. Москве и Москов­ской области. Командиром полка был назначен полковник Махоньков Александр Яковлевич — заместитель начальника отделения УНКВД по г. Москве и Московской области, а комиссаром — майор госбезопасности Запевалин Ми­хаил Александрович. Формирование полка требовалось закончить за сутки.

Такой срок можно было выдержать, если уже имелись готовые подразделения, из которых производилось формирование. В состав полка  вошли  три батальона: 1-й (498 че­ловек) — бывший истребительный  батальон  Коминтерновского  района г. Москвы, 2-й (469 человек) — бывший истребительный батальон Красногвардейского района и 3-й, состоявший из работников милиции и других подразделе­ний Управления НКВД по г. Москве и Московской области. Всего численность полка к моменту окончания формирования составляла 1914 человек.

В нем оказались самые разные люди: здесь были кадровые сотрудники госбезопасности, сотрудники всех отделов милиции  Москвы, начиная от агентов уголовного розыска и заканчивая инспекторами-регулировщиками движения, а также вчерашние рабочие и служащие, студенты и преподаватели разных институтов, школьники. Были и женщины. Причем они работали не только санитарками и часто исполняли те же обязанности, что и мужчины, например, служили снайперами.

Собрать всех этих людей можно было и за один день, но затем начался отсев. Полк должен был заниматься разведывательно-диверсионной  деятельностью, и  здесь немаловажную роль имели возраст и состояние здоровья бойцов. Поэтому в источниках встречается гораздо более реальная дата окончания формирования — 24 октября 1941 г. На обучение и тренировки было отведено 20 дней, которые отсчитывались с 17 октября. Личный состава полка учили владению автоматическим оружием, метанию гранат, приемам рукопашного боя, тактике действий мелких подразделений в тылу врага (предполагалось, что в ближайшем тылу противника будут действовать оперативные группы по 15-20 человек). Такие группы должны были проводить диверсионные операции, уничтожать живую силу и технику врага, вести сбор разведывательных данных, помогать в формировании и снабжении вооружением и боеприпасами партизанских отрядов.

В день завершения учебы (7 ноября) полк принял участие в знаменитом параде на Красной Площади.

Снабжение полка шло по линии НКВД, поэтому экипировка бойцов оказалась несколько специфической.
В качестве обмундирования использовались черные брюки, телогрейки и шапки ушанки, то есть одежда заключенных, которой было достаточно на складах этого ведомства.

Бойцы полка были вооружены только легким стрелковым оружием1. В каждой группе имелось пять-семь винтовок, одна снайперская винтовка, оснащенная глушителем, от трех до пяти самозарядных винтовок Токарева, ручные пулеметы Дегтярева, а также два-три пистолета-пулемета. С таким оружием, конечно, нельзя вести бой  против  противника, имеющего танки, но этого и не предполагалось.

Массовая заброска групп в тыл противника началась 15 ноября 1941 г., когда немцы перешли в решающее наступление на Москву. Всего за две недели в тыл врага для выполнения специальных заданий была заброшена 51 истребительно-диверсионная группа общей численностью 969 человек. Эти люди находились за линией фронта не одновременно. Группы уходили на задания на различных участках фронта, потом возвращались на отдых и уходили вновь. Пока одни приводили себя в порядок, за линию фронта шли другие.

Таким образом, полк никак не предполагалось использовать единовременно в полном составе (или побатальонно) на каком-то ограниченном участке фронта, но это случилось.

«Кризисная обстановка сложилась на фронте в связи с потерей Клина, когда в образовавшийся разрыв между
16-й и 30-й армиями хлынули немецкие танки. Чтобы закрыть брешь в обороне, советское командование бросило в бой все, что было под рукой, в том числе и Московский  полк УНКВД. Оперативная группа полка в составе 500 человек во главе с полковником Махоньковым заняла оборону на правом берегу  реки Сестра. Спецназовцы, несмотря на значительные потери, пять дней стояли насмерть и не уступили врагу ни пяди нашей земли».

Несколько иначе эти события изложены в другом месте.

«В полосе обороны 30-й армии шли кровопролитные бои. Командование истребительного полка получило шифровку: срочно сформировать сводный батальон и к исходу дня 25 ноября занять оборону в образовавшемся разрыве между 16-й и 30-й армиями. На этом участке фронта кроме батальона полка находились кавалерийский отряд — 200 человек, батальон стрелкового полка — 500 человек, несколько установок РС и три 102-миллиметровых орудия. Полковник А. Я. Махоньков на правах старшего по званию принял решение объединить все имеющиеся силы под своим командованием и организовал оборону на реке Сестра в районе села Борщево. Немцы в течение 4-х дней тщетно пытались прорвать позиции сводного отряда, потеряв 6 танков, 2 бронемашины и до батальона пехоты».

Казалось бы, написано об одном и том же событии, но упоминание села Борщево создает полную неопределенность. Село находится на левом, северном берегу р. Сестра, причем на большом удалении от нее,
а упомянутый разрыв между нашими армиями существовал южнее реки. Следовательно, даже внутри второй цитаты существуют противоречия.

Воспоминания бойцов полка УНКВД, собранные в процитированном источнике, мало помогают в установлении истины. Все они посвящены диверсионной деятельности, для которой полк и был изначально предназначен.
Те, кто смог написать мемуары, в боях на р. Сестра не участвовали.

Если не принимать во внимание упоминание с. Борщево, то основное противоречие снимается и сведения
из разных источников перестают противоречить друг другу. Правый берег р. Сестра — это как раз окрестности Рогачева, в том числе и д. Василево, где похоронены бойцы этого полка.

Существует уже цитировавшийся проект приказа штаба левофланговой группы за N 3, изданный в 22.00
26 ноября 1941 г.  В данный момент нас интересует его констатирующая часть.

«1. Противник силою не менее пехотной дивизии, усиленной танками и артиллерией, с утра 26.11.41 г. продолжал развивать наступление на РОГАЧЕВО. К 18.00 занял РОГАЧЕВО, потеснив наши части в восточном направлении.

Справа соседей нет. Слева — отряд НКВД, связи с ним нет».

Это единственное упоминание отряда НКВД в известных нам документах 30-й армии и частей группы Хетагурова. Здесь расположение отряда совершенно другое. Слева — это в лесах южнее дороги Рогачево — Дмитров,
но, по крайней мере, понятно, что отряд сражался где-то рядом.

Имеются и другие загадки. До трети общих потерь оперативная группа понесла 27-28 ноября (у остальных бойцов точной даты гибели нет, указан только ноябрь, и только у одного — 26 ноября). Дату 27 ноября можно было бы объяснить гибелью людей в момент отступления  в  ночь  с 26 на 27 ноября, но 28 ноября частей 30-й армии на левом берегу Яхромы уже не было.

Неужели полк УНКВД пытался отбить Василево самостоятельно? Что это была за атака? Как она проводилась? Ведь бойцы были наспех обучены навыкам партизанской борьбы (например, минированию мостов и т.п.), а основ общевойскового боя им никто не преподавал. Возможно, они действовали чисто партизанскими методами. То есть попытались под покровом ночи приблизится к деревенским домам и, пользуясь внезапностью, уничтожить некоторое количество захватчиков. Но такие действия чаще всего увенчивались успехом в глубоком тылу, где враг несколько «расслаблялся» и охрану несли тыловые части обычно второго сорта. На линии фронта противник никаких послаблений для себя не допускал и действовал, как правило, строго по уставу. Выставлялось боевое охранение, велась разведка. Внезапное ночное нападение имело мало шансов на успех, что лишний раз было доказано 6 декабря. Если партизанский налет и был, то оказался обречен на неудачу. Возможно, все гораздо проще: эти бойцы отходили вместе с последними красноармейцами группы Хетагурова и погибли еще вечером
26 ноября, а разнобой в датах объясняется канцелярскими ошибками.

Однако все это наши предположения. На сегодня мы имеем лишь простой факт: есть имена 86 бойцов, павших
на Рогачевском направлении, из них у 60 человек нет даже точной даты гибели. Отряд сражался, по крайней мере, 5 дней, и вполне возможно, что не все эти люди погибли именно под Василево.

Лишь в воспоминаниях у одной из женщин, воевавшей в другом подразделении отряда УНКВД, проскальзывает фраза: «… только Зина Тукай лежит в госпитале, получив серьезные ранения в боях под Рогачево». И еще мы имеем рассказ А. С. Долговой...

Она была, конечно, не единственной, кто занимался погребением. Такое происходило во многих окрестных деревнях. Поля, усыпанные телами убитых солдат, надолго запечатлелись в памяти местных жителей и тех,
кто непосредственно занимался скорбной работой по захоронению павших. Рассказы об этом передавались детям, а от них — внукам. Так сколько было тех солдат? Во что обошелся советским войскам трехдневный штурм и затем еще один день боя после? Какую цену пришлось заплатить за достигнутый успех?

Общей чертой исторических трудов о Великой Отечественной войне является сетование на плохую постановку учета персональных потерь. Мы не будем вдаваться в исследование причин этого явления, о котором много написано.

Дело с захоронениями погибших обстояло по-разному и зависело от общей ситуации (отступление или наступление), а также от конкретной воинской части. Например, от периода оборонительных боев 58-й танковой дивизии сохранились не только списки погибших, но и карты местности с указанием мест захоронения.

Нельзя также сказать, что высшее командование не уделяло этому вопросу никакого внимания. Ситуация отслеживалась, и виновным приходилось объясняться. В приложении приведена объяснительная записка командира 24-й кавалерийской дивизии по поводу организации похорон погибших и оказания помощи раненым.

Учет потерь велся, однако эта задача не стояла на одном из первых мест. Штабы должны были представлять ведомости потерь по установленной форме, и они их готовили. Заполненные на разбитой пишущей машинке
или от руки, на бумаге не очень хорошего качества, а иногда и на обороте бланков листовок или топографических карт, эти документы все-таки попадали в вышестоящие инстанции. Правда, они не всегда полны и часть из них утрачена.

В настоящее время эти сведения доступны для анализа. Не удалось найти все данные по 24-й кавалерийской дивизии, а из ее приказов известно, что командир требовал от подчиненных соответствующих отчетов. То есть списки были, но пропали. По ряду других соединений сведения выглядят достаточно полными. Однако надо помнить, что делалось эта работа нерегулярно и часто занимались ею спустя месяцы после боев. К этому моменту убитые уже были похоронены (а иногда оставались не погребенными). Если в ходе операции часть перемещалась вперед или назад, то захоронением обычно занимались либо другие подразделения, либо местные жители, которые имели мало сведений (а чаще никаких) о персональных данных погибших. Далеко не все знали даже
о том, что каждый боец должен был иметь специальной медальон (речь идет о 41-м годе), куда помещалась записка с личными данными.

Показательна история, связанная с захоронением на восточной окраине Василева и рассказанная М. И. Суриным.

«Долгие годы после войны на братской могиле, на восточной окраине деревни, было всего четыре имени, пока
в 60-е годы не произошел такой случай.

У нас в Василево жила семья Звонаревых. С фронта не вернулся их сын Виктор. Он много лет числился пропавшим без вести, но однажды во время массовых перезахоронений был найден его солдатский медальон. Пластиковая капсула содержала листок бумаги с указанием всей необходимой информации. Вместе с Виктором погиб тогда и его командир, вдова которого и привезла медальон в Василево, сестре Звонарева. Та увидела капсулу и говорит: «Да у нас в сарае таких целая каска!» Как медальоны оказались там, осталось загадкой,
но чудом сохранившиеся реликвии передали в военкомат. Так появились на обелиске в Василево еще более ста фамилий».

Но медальоны были не у всех, а если и были, то записка в них не всегда заполнялась. Их-за обычного суеверия, из боязни накликать беду солдаты игнорировали эту процедуру. Результатом стало отсутствие многих имен на обелисках.

Одним из источников о потерях наших войск (о числе погибших) в этом сражении служат данные о захоронениях, расположенных в окрестностях Рогачева. Братские могилы учтены в Дмитровском военкомате, каждое имеет номер и карточку с описанием места расположения, фотографией памятника и сведениями о количестве захороненных там воинов. Эта работа была выполнена в 1991 г.

Всего на интересующем нас пространстве расположено 8 братских могил, в которых, согласно паспортам, захоронено 1520 павших  воинов.  В 1991 г. фамилии 239 человек были известны. В 2010 г. на памятных плитах появились имена уже 695 воинов, а общая цифра за счет перезахоронений увеличилась до 1538. Это так называемые демографические потери, то есть количество людей, не вернувшихся с войны.

Однако у военных существует свое понятие термина «потери». Потери личного состава действующей армии подразделяются на безвозвратные и санитарные. К первым относятся убитые на поле боя, умершие от ран на этапах санитарной эвакуации (например, умершие в медсанбате), пропавшие без вести, оказавшиеся в плену, осужденные военными трибуналами к высшей мере наказания, покончившие жизнь самоубийством и ряд других. Ко второй категории относятся раненые, контуженные, заболевшие, обмороженные военнослужащие, которые были эвакуированы из района боевых действий в госпитали различного уровня.

Понятно, что люди, попавшие в число безвозвратных потерь, уже не смогут воевать. Пропавшие без вести
и обнаружившиеся затем в плену смогут вернуться в строй только после войны (случаи побега в общей массе составляют очень малый процент). А вот раненые могут вернуться в часть через какое-то время, но пока для продолжения борьбы они потеряны. Кстати, возможен и двойной счет потерь. Ведь многие получали ранения не один раз, и после госпиталей возвращались в строй. В нашем случае, когда мы рассматриваем только несколько дней в самом начале операции, такое вряд ли было возможно и этот момент можно не исследовать.

Эта краткая справка по терминологии необходима потому, что люди, не знакомые с подобной особенностью военного подхода к проблеме, встречая термин «потери», часто впадают в заблуждение и считают, что цифра потерь и есть число убитых. В результате число погибших в том или ином бою в глазах читателей вырастает многократно. Подчеркнем еще раз: и в цитировавшихся ранее донесениях частей, и приведенная далее цифра ежедневных потерь Западного фронта включают в себя и раненых, и убитых.

Поскольку в данной работе рассказано о боевых действиях, то понятие потерь мы понимаем в военном смысле этого слова. В приложении указаны более подробные данные о времени и месте гибели бойцов каждой из частей, принимавших участие в боях за Рогачево. Там же приведены расчеты, которые позволили оценить количество раненых, что, в свою очередь, дало возможность назвать общую цифру потерь.

Максимальная цифра дневных потерь пришлись на 6 декабря — самый кровавый день в этой эпопее (674 убитых
и 1348-2023 раненых. Всего 2022-2697). Причем примерно половину потерь наши войска понесли под
с. Трехсвятское. При этом среднесуточные потери Западного фронта в Московской стратегической наступательной операции составляли 7693 человека. Таков масштаб событий в этом районе по отношению ко всей Битве
за Москву.

Всего потери наших войск составляют за четыре дня 3895-5196 убитых и раненых, что больше численности полка. Этот полк не имеет номера и как целое не проходит ни по каким документам. Он тоже в какой-то степени забыт, как и тот, чье знамя спасала девушка, похороненная на окраине Василева.

 

К СОДЕРЖАНИЮ